ЛАНЦБЕРГ Владимир | Авторская песня | Антология Нефертити

Владимир ЛАНЦБЕРГ


Вместо исповеди

С. Есенину
В странной грусти безутешен, грусть и мне внуши,
Серый, Серый, добрый леший, поп моей души!
С мостовых сметая наспех лета чешую,
Слышишь, осень - божий насморк - тянет песнь свою.

Это пенье вечной тенью в мой ступает след.
Твой напев - мое смятенье, отзвук прежних лет.
Тронет память легкой рябью, тронет - и уйдет.
Бабье лето, лето бабье - наш с тобой черед.

Паутинкой залатаем старую мечту...
Только нитка золотая тает на лету,
И, её опережая, мир деля межой,
Нить вплетается чужая музыке чужой.

Под нее попой, попрыгай, чью-то страсть насыть!
Только лучше быть расстригой, чем собой не быть!
Расстригись, упрям и грешен, и вовсю греши,
Серый, Серый, добрый леший, поп моей души!

Зеленый поезд

Слепой закат догорел и замер,
И вновь, худобу кляня свою,
Зеленый поезд виляет задом,
А я с моста на него плюю.
Ему на север, а мне налево,
И чертыхаюсь я каждый день,
Что держит дома меня холера,
А может - дело, а может - лень.

Рулит на взлет самолет пузатый,
Урча моторами тяжело.
Планета вновь повернулась задом,
Не то случайно, не то назло.
А я не гордый, я просто занят,
Я спецзаказом к земле прижат,
И слоем пыли на чемодане
Мои намеренья лежат.

Вода сердито грызет причалы:
Чегой-то мало, чегой-то жаль.
А я скептически жму плечами,
Поскольку надо ведь чем-то жать.
Грызите локти перед разлукой,
Ловите чепчики на лету.
Я занятой, и с улыбкой глупой
Я провожаю свою мечту.

Кому на север, а мне - налево,
И чертыхаюсь я каждый день,
Что держит дома меня холера,
А может - дело, а может - лень,
Чего мне мало, куда мне надо,
В какие северные края?
Зеленый поезд виляет задом,
Плетясь, как дура-судьба моя.

«Как написать песню...»

Как написать песню?
Очень просто! Для этого надо
сначала немного пожить,
не отвлекая себя посторонними мыслями,
затем немного подумать,
не отвлекая себя посторонними делами,
потом немного помучиться -
всего лишь несколько дней и ночей,
или несколько десятков дней и ночей,
или несколько сотен дней и ночей -
и, наконец, выбрать укромный уголок,
где нет ни стола,
ни пера,
ни бумаги -
и тогда...

Только упаси Бог брать обязательства,
или даже тихо загадывать,
или хотя бы робко надеяться -
вот тогда,
быть может,
песня
придет
сама.

Трава забвения

Борису Валерштейну
Не выше пояса забвения трава...
Как друг от друга нас дела оберегали!
А мы идём себе своими берегами
и друг от друга глаз не можем оторвать...

А мы идём себе вдоль Времени-реки,
дорожки катятся то круче, то положе,
и наши женщины становятся моложе,
а мы с семнадцати всё так же - «старики».

Река осенняя - туманная река.
Мила зима, да лёд то треснет, то подтает.
Милей весна, да жаль, мосты с пути сметает.
Лишь летний брод, да не видать его пока...

Не выше пояса забвения трава...
Как друг от друга нас дела оберегали!
А мы идём себе своими берегами
и друг от друга глаз не можем оторвать...

«Я не знаю, что делать...»

Борису Валерштейну
Я не знаю, что делать.
Помоги, старина, посоветуй.
Не ищу я ни денег, ни жены и ни Нового Света.
Мне б осеннюю полночь да звенящую тонкую нить,
чтобы главное вспомнить и чтоб все остальное забыть:
паутину и плесень, город грязи и крашеной скуки,
тесный круг старых песен и далекие нежные руки,
темной улочки тайны, да дождливых ночей забытье,
да раскрытые ставни на бессонном окошке ее.

Всё, что было, исчезло, всех, кто дорог, колеса умчали,
и, старик, если честно, что-то плохо мне спится ночами,
и на небо рябое в ожиданье гляжу я с утра, и - работа,
работа, и отложенных строчек гора.

Я не знаю, что делать. Помоги, старина, посоветуй.
Не ищу я ни денег, ни жены и ни Нового Света.
Мне б осеннюю полночь да звенящую тонкую нить,
чтобы главное вспомнить и чтоб всё остальное забыть.